И все-таки спектакль с новым Шамановым был уже в чем-то другой: более четкий, жесткий, ясный в своих выводах и оценках. Исполнение Р. Вецнера отличалось от игры А. Добросова так, как сложная оперная партитура отличается от своего клавира.
Первая встреча Шаманова с прозой жизни, первый ее удар перевернули все его представления о добре и справедливости и не только оторвали его от процветающего существования, но и погрузили в равнодушную и безнадежную душевную спячку. В обществе в котором процветал вчера молодой юрист, не нуждались в его честности и принципиальности. Его порыв к справедливости был смят логическими доводами в бесполезности современного донкихотства. И все сразу стало бессмысленным и ненужным. Поборник правды повторил классический вариант «рыцаря на час», так и не поняв, какого мужества, настойчивости, терпения и, наконец, профессионального искусства требовала от него выбранная позиция.
Для режиссера отступничество героя — очень важный аргумент в решении образа Шаманова. Он с недоверием относится к честному будущему героя. Это подчеркнуто в спектакле характером мизансцен «ночной» картины, когда Шаманов прибегает к дому Валентины и застает ее вместе с Павлом. Режиссер готов здесь даже поставить знак равенства между двумя героями, чтобы усилить нравственную ответственность Шаманова за происшедшее.
Наверное, нет смысла спорить о том, прав ли режиссер в своем категоричном осуждении героев спектакля. Тем более, что многозначность и полифоничность вампиловского письма все равно предлагает зрителю широкую амплитуду для своих собственных нравственных выводов. Образ Шаманова не поддается никакой однозначной оценке, его невозможно воспринимать по шаблону.
Шаманов ведь даже не Зилов, он увлеченно начинал свой трудовой путь и не собирался увеличивать армию просвещенных пустоцветов которые, несмотря на бесспорные способности, высшее образование, солидное обучение английскому языку и т. д., не только сразу же подчиняются диктату формального отсиживавия рабочих часов, но и всячески отлынивают от любого живого дела.